– Подожди, – уперлась ладонями в его грудь. – Презерватив есть?

Матвей отстранился, тяжело дыша, непонимающе сдвинул брови.

– Стеш, какой нахрен презерватив? Ты чего это удумала?

– Я хочу так…

* * *

– Что, блин, значит, ты хочешь так? Стеш, ты что, не веришь мне? Брезгуешь? – от такой мысли аж встряхнуло. – Маленькая, я тебе клянусь, не было никого после тебя. И не будет. Я обещаю.

Она прикусила губу и сжала коленки на моих бедрах. Словно хочет меня, так же как и я ее, безумно, до крошева зубов, но боится.

– Я не хочу забеременеть…

Зашибись. Моя баба боится от меня залететь. Почувствовал себя конченым неудачником.

– Стеш, ну ты что? У нас уже две дочки есть, если ты забыла. Да и невозможно же, наверное, так быстро…

– Врач сказал, что возможно. Не готова я пока, – начала отползать от меня, но тут же вернул на место.

– Не бойся, я успею.

Подмял слабо сопротивляющуюся Стешу под себя и вжимаясь в её уже влажную плоть, склонился к полной груди.

– Какие они у тебя, бляяя… Маленькая моя, – как в бреду что-то шептал ей, исследуя уже совершенно другое тело своей девочки, материнство явно пошло ей на пользу. – Моя сладкая кошечка.

Как умирающий от голода облизывал её, кусал, почти что жрал стонущую, извивающуюся подо мной Стешу. Оттягивал упругие розовые соски зубами, тут же зализывал воспаленную покрасневшую от моих звериных ласк кожу, и опускался ниже, скользя языком по бархатной, белой коже, обрисовывая контуры ребер, пупка, каждой впадинки и выпуклости.

Развёл её коленки шире и языком по блестящим от смазки складкам.

– Матвей! Пожалуйста! – подалась вперёд, зарывшись пальцами в мои волосы и потянула к себе. – Хочу, слышишь? Хочу!

А когда чуть прикусил клитор, вскрикнула и задрожала от накатывающих волн оргазма. Моя быстрая девочка.

* * *

– Опять поторопилась, кошечка, – чуть приподняв голову, вижу ту самую хищную ухмылку, от которой так сносит голову и как, склонившись, слизывает мою влагу. – Вкусная девочка, сладкая, прелесть моя… – обдаёт горячим дыханием и без того разгорячённую кожу и я снова вздрагиваю.

Матвей поднимается, нависает надо мной и его упругий, твёрдый, словно камень член тыкается в меня, тут же проскальзывает внутрь головка, а я выгибаюсь, принимая его в себя полностью.

Задыхаюсь от сумасшедшего возбуждения, что разрывает меня изнутри, просит, требует выхода. Как будто вулкан во мне, вот-вот случится извержение и всё вокруг затопит раскалённой лавой.

Немного грубоватые, резкие движения Матвея, вбивающегося в меня с характерными шлепками, доставляют болезненное наслаждение, тягучее как мед и немного горьковатое. От осознания того, как сильно я скучала по этому дикому, сумасшедшему мужчине, по его жадным прикосновениям и этим бешеным толчкам внутри меня, хочется плакать и кричать, пока не сорву голос.

Каждое его движение, каждый вздох и голодные поцелуи – моя погибель. Я снова пропадаю, снова тону в больной нашей любви, такой необходимой обоим и такой безрассудной.

Северов резко отстраняется, оставляя моё тело и прежде, чем я успеваю запротестовать, поворачивает спиной к себе.

Встаю на колени, наклоняюсь, а его рука надавливает мне на позвоночник, чуть прогибая. Влажный от нашей смазки член скользит в меня аккуратно, почти нежно, чтобы в следующую секунду я вскрикнула от яростного точка. Заполняет меня собой до отказа и тихо рыча, зажимает мой рот ладонью.

Очередь глубоких, до невозможности сильных и быстрых толчков пронзает низ живота наслаждением, отчаянным желанием, сдерживать которое больше не могу.

Рука соскальзывает с моих губ и опускается к шее, пальцы сжимают горло, приподнимает меня и, прижав спиной к своей груди, снова повторяет свою пытку, вколачиваясь по-хозяйски, властно. Громко стону, царапая его мускулистую руку, вгрызаясь в собственные губы до крови.

– Тише, не кричи, – но в противовес своим словам снова толкается в меня с такой мощью, что не могу сдержаться, а Матвей выпивает мой крик своими губами. До невозможности пошло проводит языком по моему лицу, слизывая слёзы откровенного счастья. – А теперь кончай. Для меня. Давай! – приказывает, сильно сжимая горло, а я взрываюсь, широко открыв глаза и тону в экстазе.

Матвей замирает внутри меня, шумно выдыхая в ухо.

– Прости, маленькая, не успел…

– Доброе утро, – промурлыкала, пытаясь нащупать рукой Матвея, но его в постели не оказалось. – Вот тебе и доброе, – проворчала, сползая с кровати.

Всё тело болело так, словно по мне всю ночь катался танк. Вспомнила этот «танк», улыбнулась. Удивительно, как дом не рухнул от наших «заездов».

Взглянула на часы – полвосьмого. Но как-то очень тихо. И радионяня подозрительно молчит. Стало немного жутко… То ли я окончательно в трусиху превратилась, то ли действительно что-то произошло.

Накинула халат и бросилась в детскую, на пороге которой замерла. Все стены комнаты были окрашены красным, с детской кроватки на пол капала густая алая кровь, а над ней возвышался Ярослав со звериным оскалом.

– Нет, нет… Не может быть…

– Либо мои, либо ничьи! – прорычал Самсон, глядя мне в глаза и занёс над кроваткой окровавленный нож.

Открыла рот, пытаясь закричать, но из горла вырвался лишь хрип, а ноги словно приросли к полу.

– Нет… Нет, не тронь! Не тронь!

Беспомощно смотрела на то, как он машет ножом, а на его озверевшее лицо летят брызги крови.

Я не заметила откуда взялся Матвей. Пролетел мимо меня, бросаясь на Ярослава, но тот взмахнул ножом и Северов упал на пол замертво, истекая кровью.

– Матвей… Девочки… Как же это? – свалилась от яростной боли в груди, поползла к ним, пачкаясь в крови и воя от жуткой потери. – Нет, не оставляйте меня, не оставляйте, мои любимые…

Меня кто-то оторвал от пола, таща за волосы, а я лишь безвольно опустила руки, готовая принять свою страшную судьбу.

– Убей… Прошу, убей, – взмолилась, глядя в страшные, звериные глаза убийцы, что лишил меня всего, что было дорого.

– Нееет, – протянул издевательски. – Ты будешь жить. Со мной. Каждый день будешь помнить о том, что произошло здесь. Каждый день. Ты моя! – шипел мне в лицо, а после впился диким, отвратительным поцелуем в губы.

Вскинулась от собственного крика и, пулей слетев с кровати, бросилась в детскую. Девочек в кроватке не было, а вокруг их вещички разбросаны. Меня окатило ледяной волной ужаса и стало трудно дышать.

– Где же?! Где?! – неслась по лестнице, перепрыгивая ступени, а как ворвалась на кухню, застыла.

Равнодушным взглядом на меня смотрела Львовна, что-то помешивая в кастрюле.